Актуальность исследования. Настоящая диссертация – это первый опыт описания пространства и времени в отдельно взятом идиолекте (поэтическом языке), в рамках поэтической картины мира. На нынешнем этапе лингвистической поэтики и сама тема, и подход к ней представляются актуальными и перспективными, потому что для лингвопоэтических работ такого рода уже подготовлена почва. Как известно, современная лингвистика располагает описаниями пространства и времени как самостоятельных семантических областей и/ или как фрагментов языковой (наивной) картины мира. При этом несомненной ценностью обладают не только результаты подобных описаний (которые могут служить необходимым фоном для лингвопоэтических работ), но и применяемые в них методы и приемы. Говоря о методах и приемах, мы имеем ввиду, в первую очередь, лингвистический аппарат, выработанный в семантике (здесь и далее речь идет о семантике как о научном направлении внутри лингвистики и – несколько у'же – о двух школах внутри семантики: Польской (А. Вежбицкая) и Московской (Ю. Д. Апресян и др.)).

Настоящая диссертация может считаться и первым подступом к созданию поэтической картины мира Мандельштама. И в этой связи нельзя не отметить, что в мандельштамоведении необходимость в реконструкции общей картины мира поэта давно назрела. Однако ее осуществление стало возможным только теперь, когда выполнена большая часть работы по текстологии и комментированию поэзии Мандельштама.

Объект исследования. Диссертация посвящена трем семантическим областям в поэтическом языке Мандельштама. Это Мироздание (мир в пространстве и во времени), Пространство и Время. В диссертации они рассматриваются не изолированно, но в своей внутренней взаимосвязи, как исходные части (фрагменты) поэтической картины мира Мандельштама, – в том виде, как они выражены в поэтическом языке Мандельштама, на лексическом и грамматическом уровне.

Мир, пространство и время рассматриваются с самых разных позиций; (1) как категории поэтического мира, т. е. с точки зрения их содержательного наполнения; (2) как типы и модели; (3) пространство и время – еще и как средства оформления мира (который, в данном случае, сужается до вещей (в широком понимании) и событий).

Основная цель исследования. В задачи диссертации входит моделирование мироздания, пространства и времени как трех фрагментов поэтической картины мира Мандельштама при помощи языкового материала. Нужно заметить, что под картиной мира понимается не простой набор категорий (т. е. частей мира),а иерархически устроенное целое. Поэтому одна из задач – определить, насколько необходимы Мандельштаму пространство и время для мышления о мире и для изображения мира.

Материал и источники исследования. В диссертации собраны и систематизированы лексические и грамматические средства выражения пространственных и временных смыслов. Это слова с пространственной и временной семантикой, предложно-падежные и падежные комплексы (по работе Г. А. Золотова. Синтаксический словарь. М., Наука, 1988) (для «Пространства» и «Времени»), синтаксические времена (внешнее время) (по работе А. Вежбицкой «Tenses: The Semantics of Grammar Categories» в Wierzbicka A. Lingua mentalis. Sydney, N.Y., 1980, c. 186-217) и аспектуальное время глагола (внутреннее время) (это глагольная классификация Зено Вендлера, выделяющая глаголы исполнения, достижения, деятельности и состояния, к которым в настоящее время были добавлены процессы, отношения и др. Подробнее см. предисловие «Лингвистическая терминология Словаря» Ю. Д. Апресяна к Новому объяснительному словарю синонимов русского языка. М., 1997, Вып. 1.).

Для слов подсчеты давались в процентном отношении от общего количества стихотворных строк (6 608). Также для сравнения привлекалась поэтическая лексика Пушкина (13 809 строк), Тютчева (по конкордансу Bilokur-1975) (6 675), Блока (13 152), Гумилева (6 902) и Ахматовой (6 790), для 30 наиболее употребительных и выделенных (ключевых) слов поэзии XIX-нач. XX вв.

Научная новизна исследования. Описание пространства и времени в отдельно взятом идиолекте осуществляется впервые. Поэтому оно имеет характер научного эксперимента. Кроме того, в настоящей диссертации впервые применяются многие методы семантики для анализа поэтического языка. В сочетании со статистическими подсчетами эти методы позволяют достичь большей точности и корректности как при описании представлений Мандельштама о мире, пространстве и времени, так и при моделировании соответствующих фрагментов картины мира поэта.

Теоретическая значимость исследования. В соответствии с поставленными задачами была разработана комплексная программа для описания семантических областей внутри поэтической картины мира Мандельштама. Таким образом, в диссертации закладываются основы для реконструкции поэтической картины мира поэта и намечаются перспективы для моделирования других семантических областей поэзии Мандельштама. С некоторыми изменениями и доработками эта программа может быть использована и для описания картины мира (и отдельных ее фрагментов) любого другого поэта. И тогда, сопоставив одноименные фрагменты картины мира разных поэтов, можно приблизиться к пониманию того, как устроена поэзия и поэтические тексты, к осознанию отличий языка поэзии от нормированного литературного языка.

Практическая значимость работы. Результаты исследования могут быть использованы в общих курсах по языку художественной литературы, стилистике и культурологии, а также в спецкурсах по поэтике О. Мандельштама.

Методы и приемы исследования. Поставленные задачи по созданию поэтической картины мира потребовали разработки комплексной программы, позволяющей постепенно переходить от поэтических текстов к поэтическому языку, а уже от него – к поэтической картине мира. Итак, на первом (подготовительном) этапе из текстов вычленяются те языковые (лексические и грамматические) средства, которые подводятся под нужную нам категорию, затем подсчитывается их частотность. Так мы получаем составляющие поэтического языка.

На втором этапе более значимые языковые единицы следует отделить от менее значимых. Имеется ввиду следующее: одни языковые единицы самым непосредственным образом свидетельствуют о представлениях поэта, тогда как другие являются вспомогательными для оформления мира (пространственном и временном – в нашем случае). Так, в поэзии Мандельштама выразителями его представлений являются, в первую очередь, ключевые слова. Это те слова, которые, во-первых, семантически выделены в большинстве своих контекстов, а во-вторых, имеют высокую частотность. И, главное, те, которым сам Мандельштам дает поэтические определения (чаще всего метафорические). За ключевым словом, очевидно, стоит новое понятие (или концепт). Поэтому в диссертации такие слова толкуются на метаязыке, приближенном к языку примитивов, после чего разбираются все (или большинство) случаев их употребления. При этом «наивное» (языковое) значение слова и традиционно-поэтические способы его употребления (если они существуют) служат фоном, на котором заметны происходящие в идиолекте изменения.

Следующие по значимости языковые элементы могут быть описаны или как типы (пространства), или как модели (мироздания и времени). Они даются уже на фоне исторических, философских и языковых типов и моделей. При описании этих типов и моделей у поэта учитывается диахронический аспект: менялись или не менялись представления поэта (и, соответственно, типы и модели). В случае, если представления, действительно, менялись, в качестве подтверждения могут быть использованы прозаические высказывания.

Последний пункт программы – анализ пространства и времени как средств оформления мира (вещей и событий). Здесь мы попытаемся дать ответы на такие вопросы: насколько важны для Мандельштама пространство и время в художественной передаче мира? какие пространственные и временные категории участвуют в этом?

Апробация работы. По материалам исследования были прочитаны два доклада: первый, «Поэтический мир Осипа Мандельштама: вещи в пространстве и во времени», на конференции «Категоризация мира: пространство и время», 1997 г. , Москва, МГУ; второй, «Пространство в поэтическом мире О. Мандельштама», на конференции «Языки пространств», 1997 г. , Москва-Дубна, Институт языкознания РАН.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии и трех приложений. Во Введении излагается общая программа исследования. Далее следуют глава I – «Мироздание», II – «Пространство» и III – «Время»; в приложении 1 содержится дополнение к основной части, «Поэтический мир Мандельштама: вещи в пространстве и во времени». В приложении 2 содержится лексический материал к разделу «Пространственное оформление мира» главы II; в приложении 3.1 – таблица к разделу «Грамматика времени»; в приложении 3.2 – лексический материал к разделу «Временной словарь».

Содержание работы

Во Введении излагаются исходные теоретические положения диссертации. Отдельного упоминания заслуживает следующее положение: при интерпретации таких категорий, как мир, пространство и время, следует рассматривать расхожие (общеизвестные) представления наряду с историческими, философскими и языковыми (наивными). Иначе говоря, для пространства и времени нет и не может быть единого определения, следовательно, для писателей остается открытой возможность домыслить их или довообразить. При этом мир лучше всего представлять как целое или же как объем, который можно наполнять вещами, событиями, закономерностями, идеями и т.д. Чтобы лучше уловить содержательное наполнение категорий «Пространство» и «Время» в поэзии, в диссертации вводятся три ступени постижения пространства и времени: (1) зрительно постигаемое пространство и бытовое (считаемое) время; (2) эмпирически (т. е. через жизненный опыт) постигаемые; (3) умопостигаемые пространство и время.

В Главе I «Мироздание» обосновывается необходимость разделения творчества Мандельштама на два периода. В ранний (символистский) период, в соответствии с идеологией русского символизма, Мандельштама занимают в большей степени «миры иные»; напротив, «мир сей», самый ничтожный и самый неприспособленный для человека, дается неоформленным и допредметным, в т.ч. в образах хаоса и бездны. В зрелый, постсимволистский, период (с 1912 г. ) эта картина кардинально меняется: на смену многомирию приходит единомирие; позже, в Стихах 1921—25 годов, начинает выстраиваться целостная и законченная космология. Главным предметом исследования была основная (постсимволистская) модель; однако лишь при сравнении двух моделей можно увидеть, где (и в чем) была преемственность, а где, напротив, было отталкивание и размежевание. Один только список слов и перифраз, соответствующих понятию «мир» в той и в другой модели, показывает различие между символистской и основной моделью. Символистская модель – миры 4, «заочные, заоблачные страны», «край, где слагаются заоблачные звенья/ И башни высятся заочного дворца», «таинственный мир», «тусклая планета», «повелевающие светила»; мир (сей) 7, хаос 1, бездна 3, «мировая пучина». Основная – мир (сей) 38, мировой 5, всемирный 5, вселенная 5, вселенский 5, свет 4.

Концепт слова «мир» (всего 56 употреблений (1 раз на 97 строк), частотность немного выше, чем у других поэтов, за исключением Тютчева, хорошо отражает главное: сосредоточенность Мандельштама на оформлении пространства и пренебрежение временными параметрами. Так, мир-1 – примитив, который можно перефразировать так: «все, что окружает человека» преимущественно описывает мир в пространственных категориях места и вневременной (постоянный) порядок (21 употребление, с синонимами свет-1, вселенная-1, пространство-1), ср.:

(1) «Прекрасен храм, купающийся в мире».

Наоборот, мир во времени (мир в тот или иной период времени) встречается лишь эпизодически (3 употребления, с синонимами время-2, эпоха), ср.:

(2) «С миром державным я был лишь ребячески связан,/ Устриц боялся и на гвардейцев глядел исподлобья -/ И ни крупицей души я ему не обязан».

Далее, мир-2 – «часть мира-1, на которой живет человек» (синоним вселенная-2, земля-1), также развивает пространственные смыслы, ср.:

(3) [об Армении] «Все утро дней на окраине мира/ Ты простояла, глотая слезы».

Третье значение слова, мир-3 (перен.) «о вещи можно думать как о мире-1» (синонимы рай (перен.) и Валгалла (перен.)), ср.:

(4) «Старинной песни мир – коричневый, зеленый,/ Но только вечно-молодой,/ Где соловьиных лип рокочущие кроны/ С безумной яростью качает царь лесной»,—

служит доказательством повышенной ценности вещей в поэтическом мире Мандельштама. Это значение отражает стремление Мандельштама передать сущностные (а, значит, вневременные) характеристики.

Модель мира в поэзии Мандельштама задается такими словами, как земля, воздух, небо, солнце, луна/месяц, звезда. Все эти слова (за исключением луны/месяца и, возможно, солнца) могут считаться ключевыми для поэзии Мандельштама. Все шесть слов разбираются по предложенному выше образцу, причем основной акцент делается на их участии в мироустройстве.

Устройство мира, как оно увидено Мандельштамом, – уникально и ни на что другое не похоже. Абсолютным верхом выступает небо, абсолютным низом – земля. Воздух выполняет роль самостоятельного уровня мира, наряду с землей и небом. Вот почему в толкование лексем земля-1, воздух-1 и небо-1 (трех уровней мироздания) включается компонент «часть мира».

Мир с его геоцентричностью полностью рассчитан на человека, и каждый из уровней мироздания у Мандельштама определяется и оценивается по отношению к человеку. При этом земля, как самый человеческий уровень мироздания, считается высшей ценностью, несопоставимой даже с небом, ср.:

(5) «Мы будем помнить и в летейской стуже,/ Что десяти небес нам стоила земля».

В космологическом сценарии творения мира земля дает человеку и вещам оболочку на время земной жизни, а потом забирает ее обратно, ср.:

(6) «В землю я заемный прах верну».

Воздух из нематериального, бесцветного, невесомого (в русском языке этот ряд, состоящий из отрицательных определений, можно продолжить) у Мандельштама превращается в среду и вследствие этого меняет отрицательные характеристики на положительные. Он наделяется и цветом, и густотой, и даже весом. Как среда обитания человека воздух уподобляется воде, ср.:

(7) «Воздух бывает темным, как вода, и все живое в нем плавает, как рыба,/Плавниками расталкивая сферу,/ Плотную, упругую, чуть нагретую,/Хрусталь, в котором движутся колеса и шарахаются лошади,/Влажный чернозем Нееры, каждую ночь распаханный заново/Вилами, мотыгами, плугами./ Воздух замешан так же густо, как земля, -/ Из него нельзя выйти, в него трудно войти».

Небо, самое частотное из разбираемых слов, становится у Мандельштама носителем амбивалентных качеств типа холодное vs теплое, чужое vs родное, безмолвное vs откликающееся и т.д. Человек в поэтическом мире Мандельштама постоянно выясняет свое отношение к небу и с небом. Окончательное решение появляется в самых последних стихотворениях Мандельштама 1937 г. Хотя это знание о небе и приходит с жизненным опытом, оно все равно кажется преждевременным, ср.:

(8) «Я скажу это начерно, шепотом,/ Потому что еще не пора:/ Достигается потом и опытом/ Безотчетного неба игра./ И под временным небом чистилища/ Забываем мы часто о том,/ Что счастливое небохранилище -/ Раздвижной и прижизненный дом».

Интересно, что у Мандельштама в подавляющем большинстве случаев представлено физическое небо, а смысл «небо идеальное» (особенно у позднего Мандельштама) совмещается со смыслом «физическое», но в самостоятельное значение так и не оформляется.

Особняком стоит употребление слов «земля», «воздух», а также «вода» в значении первоматерии, из которой создано все в мире (при этом в поэзии Мандельштама не достает четвертого элемента – огня) (см. пример 7).

Мандельштам чаще всего занят не миром сейчас, в данный момент, а миром вообще, каким он бывает или может быть. Мандельштама больше всего интересует вопрос «о природе вещей», и поэтому знания о мире оформляются либо в предложениях «условного тождества» (А есть В), либо в предложениях качественной (обычно вневременной) характеризации, либо в сложных метафорах (возможно и соединение всех этих типов), см. примеры 7, 8. При этом мир человека (микрокосм) и собственно мир (макрокосм) нигде не смешиваются. Все аналогии идут только от мира человека – к объяснению существующего мира. Мироздание и его части персонифицируются, наделяются элементами человеческой внешности, объясняются через артефакты (материальный мир человека).

Каждое из светил подается Мандельштамом по-своему. Солнце концептуализируется как абсолют, поэтому в текстах оно появляется чаще всего без определений. Интересно, что по солнечной аналогии (регулярное появление в мире) у Мандельштама существуют цивилизации, восходят и сияют всем гении – Александр и Ариосто. А послереволюционная эпоха, в которой нарушен нормальный ход вещей, описывается как бессолнечная (вариант: люди похоронили солнце). Еще солнце используется как вспомогательный элемент метафор и символов (черное, ночное и желтое солнце). В отличие от солнца луна/месяц в период до 1920 г. , на который приходится большинство употреблений, участвует только в создании пейзажей, причем начиная с 1914 г. – в романтических, с римскими развалинами (см. пример 10). Звезды, ключевое слово для поэзии Мандельштама, рассматриваются уже с совершенно иных позиций: они концептуализируются не просто как светящиеся точки, которые появляются ночью на небе, которые движутся и светят, но вдобавок как соль, как колющее/ режущее, грубое/жестокое и как «небесная канцелярия», все метафорические ряды с отрицательными оценками. В последнем случае звезды выполняют функции соглядатая за человеком и в контекстах поэзии Мандельштама 1930-х гг. даже дублируют функции советских правовых органов, ср.:

(9) «На полицейской бумаге верже -/ Ночь наглоталась колючих ершей -/ Звезды живут – канцелярские птички,/Пишут и пишут своим раппортички./ Сколько бы им не хотелось мигать,/ Могут они заявленье подать,/ И на мерцанье, писанье и тленье/ Возобновляют всегда разрешенье».

Необходимо отметить еще одну особенность: изображение мира-сейчас, в данный момент, крайне редко. И все-таки небо, воздух и луна наделяются различными качествами в зависимости от того места, которое они описывают, ср.:

(10) «Что понапрасну льешь свое сиянье,/ Луна без Рима, жалкое явленье?/ Не та, что ночью смотрит в Капитолий/ И озаряет лес столпов холодных,/ А деревенская луна, не боле,-/ Луна, возлюбленная псов голодных».

И, наконец, мир и его части при нормальном (изначально заданном) ходе вещей – это живая и ничем не нарушаемая гармония, живое равновесие. Однако при описании войн происходит нарушение изначальной гармонии, и, как следствие, описываемые слова (чаще остальных – небо) получают отрицательные характеристики (см., например, «Опять войны разноголосица» и «Стихи о неизвестном солдате»).

В главе II «Пространство» делается попытка показать, что Мандельштам был одним из первых поэтов XIX-нач. XX вв. в русской литературной традиции, у которого пространство (особенно по сравнению с временем) выделено, подчеркнуто и действительно, служит для оформления мира. Такие выводы позволяет сделать, в первую очередь, само слово «пространство» – 19 употреблений (и 2 – в черновых вариантах). Для сравнения: в лирике Пушкина – нет, у Тютчева – 1 в переводе, у Блока – 4, у Ахматовой и Гумилева – по 7 употреблений. Дело в том, что пространство наблюдаемо и показуемо, но при этом оно с трудом поддается вербализации. Кстати, и в философии оно не относится к числу самоочевидных понятий.

Концепт слова «пространство» – 19 употреблений (1/348). К определению пространства Мандельштам подступается не один раз, но самым полным (чтобы не сказать исчерпывающим) для поэзии образом Мандельштам определяет пространство в «Восьмистишиях». Добавим к этому, что пространство изображается и осмысляется с самых разных позиций. В итоге у Мандельштама оно представлено in praesentia, в формах, линиях, красках – наблюдаемым:

(11) «И с христианских гор в пространстве изумленном,/ Как Палестрины нить, нисходит благодать»;

in potentia, тем первоначалом мира, которое задает форму вещей и раскрой мира:

(12) «Преодолев затверженность природы,/ Голуботвердый глаз проник в ее закон./ В земной коре юродствуют породы,/ И как руда из груди рвется стон./ И тянется глухой недоразвиток/ Как бы дорогой, согнутою в рог,/ Понять пространства внутренний избыток/ И лепестка и купола залог»; и еще – in actu, когда изображается как сам процесс творчества, так и результат его:

(13) «И дугами парусных гонок/ Открытые формы чертя,/ Играет пространство спросонок,/ Не знавшее люльки дитя».

Для сравнения: у Блока, Ахматовой, Гумилева, Кузмина слово пространство используется или как замена для слова «мир», или в паре со временем – как атрибут мира, т. е. в значении «протяженность» или «три измерения», которым (или которыми) нужно пренебречь, дабы постичь высшее и запредельное. У Мандельштама же слово «пространство» практически всегда имеет положительную окраску. И более того, оно используется Мандельштамом таким образом, чтобы вызвать у читателя эстетические переживания.

Типы пространства. у Мандельштама многообразны и легко подводятся под философские типы. При этом у Мандельштама наблюдается и зрительно воспринимаемое (см. пример 11) , и эмпирически постигаемое, ср.:

(14) «Одиссей возвратился, пространством и временем полный»,

и – большая редкость – умопостигаемое (см. примеры 12, 13). В дополнение к этим типам можно привести еще два. Первое – пространство-мир, с явной европоцентричностью, с очень большим количеством географических делений, начиная от континентов и кончая названиями маленьких местечек. Второе – геометризованное пространство или пространство через науку, которое появляется всего лишь в двух стихотворениях («Опять войны разноголосица» и в одном из восьмистиший, «Скажи мне, чертежник пустыни») и служит, скорее, для создания живописных эффектов.

Пространственное оформление мира – основное и наиболее важное для поэзии Мандельштама. Создаваемый Мандельштамом мир подается приблизительно так же, как в нереалистической живописи. По-видимому, это часть техники, используемой сознательно, поскольку и в прозе и в поэзии можно найти рассуждения на эту тему, ср.:

(15) «Как будто я повис на собственных ресницах/ В толпокрылатом воздухе картин/ Тех мастеров, что насаждают в лицах/ Порядок зрения и многолюдства чин».

Пространственность как средство оформления мира у Мандельштама состоит из всех мыслимых категориальных делений. При этом в поэзии Мандельштама происходит, фактически, двойное «опространивание» мира. Это демонстрируется на примере предметных имен: в значении предметного имени, как правило, уже имеются и форма, и размеры, и протяженность (высота, длина, ширина, глубина). Но Мандельштам дополнительно оговаривает все эти параметры, причем форму, как правило, в метафорах, ср.:

(16) «И клена зубчатая лапа/ Купается в круглых углах».

Также для вещей релевантны и другие пространственные категории: место, положение в пространстве и перемещение в нем.

Место – одна из самых частотных категорий в поэзии Мандельштама. Интересно, что ни одна вещь в поэтическом мире Мандельштама не осталась без места. А это значит, что у Мандельштама очень силен локативный компонент в предложении. Он задается предложными и предложно-падежными комплексами, реже – наречиями (в диссертации приводятся подсчеты).

У мест отмечается протяженность, начала и концы, расстояния. При этом в подобные описания вносится динамическое начало (вместо статического), ср.:

(17) [о Феодосии] «Овечьим стадом ты с горы сбегаешь».

Многочисленные примеры свидетельствуют о том, что в поэтическом мире Мандельштама всё находится в движении – это норма, тогда как статика – это отклонение от нормы, бездействие. Даже и те вещи (например, ландшафт или части архитектурного сооружения), которые, естественно, мыслятся неподвижными, у Мандельштама все-таки подаются через движение, ср.:

(18) «И на площади, как воды,/ Глухо плещутся торцы».

В большинстве случаев динамика вносится двойным тропом внутри одного предложения. При субъекте ставится генитивная метафора/адъективная метафора/творительный сравнения, которая (который) согласуется с предикатной метафорой (глаголом перемещения (движения)). Таким образом, движение становится глобальной метафорой, определяющей и существование мира (мир в динамике), и ход времени, ср.:

(19) «Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни», «Промчались дни мои – как бы оленей/ Косящий бег».

Как можно видеть по многим примерам, в поэзии Мандельштама используется еще и кинематографическая техника «движущейся живописи».

Перемещение завершает разбор пространственных категорий. Формы и типы перемещения у Мандельштама исключительно разнообразны (и имеют высокую частотность). При этом наиболее частотны глаголы «чистого» перемещения (движения) типа идти, бежать, летать, плавать, ползать и др.

Пространство и пространственность подаются Мандельштамом так, что создается новое для русской поэзии ощущение: человек присутствует не просто в конкретном месте, но в пространстве. Человек не просто проходит расстояние, но постигает и осваивает пространство. При чтении Мандельштама рождается и другое ощущение: человек не просто находится в пространстве, но и находит себя в нем, т. е. начинает творить по образу и подобию пространственных форм. Все полученные данные подводят нас к мысли, что человек в поэтическом мире Мандельштама в первую очередь обитатель пространства, а не времени.

В главе III «Время» проводится мысль о том, что время в поэзии Мандельштама нельзя считать основополагающей категорией. С главенствующих позиций время вытесняется сначала Вечностью (у Мандельштама-символиста), а потом вневременностью. Это положение легко может быть доказано при анализе лексического и грамматического материала. Тем не менее само слово «время» является ключевым для поэзии Мандельштама.

Концепт слова «время» – 30 употреблений (1/220). Как слово «пространство», так и слово «время» дается в рамках рассуждений «о природе вещей». Однако, если для пространства существенны все три уровня постижения, то время у Мандельштама задерживается на средней отметке, «эмпирически постигаемое», не опускаясь до бытового (считаемого) времени, но и не поднимаясь до умопостигаемого. Мандельштам акцентирует внимание на воздействии времени на окружающий мир, на человека, культуру. В результате в 12 случаях из 30 время подается как разрушительная сила, которая губит все, уничтожает и уносит, ср.:

(20) «И меня срезает время, как скосило твой каблук»; «Время срезает меня, как монету»

и др. Из-за этого время (линейная модель, см. ниже) получает большое количество отрицательных оценок, ср.:

(21) «Я подтяну бутылочную гирьку/ Кухонных крупноскачущих часов./ Уж до чего шероховато время,/ А все-таки люблю за хвост его ловить./ Ведь в беге собственном оно не виновато,/ Да, кажется, чуть-чуть жуликовато»

Модели времени и временное оформление мира.

Грамматика времени. Разбор грамматики преследует две цели: показать, что поэзии Мандельштама с 1906 по 1925 гг. сменили друг друга 4 модели времени, и обратить внимание на временное оформление мира (в сравнении с вневременностью). К сожалению, рамки диссертации позволяют остановиться только на периоде с 1906 по 1925 гг., который хорошо отражает общие пропорции между временем и вневременностью в поэзии Мандельштама.

В разделе «От грамматики времени – к картине мира» устанавливаются самые общие пропорции и соотношения между дейктическими и недейктическими временами, т. е. между временем и вневременностью. Оказывается, что вневременности отводится почти такое же место, как и времени. И еще одна особенность: Мандельштам «экономит» на временных обстоятельствах, в результате чего часто создается грамматическая омонимия, когда одно стихотворение может прочитываться в разных ключах. Это показано на примере стихотворения «Когда Психея-жизнь спускается к теням», когда граммема настоящего времени (типа «спускается») может интепретироваться и как настоящее актуально-длительное, и как узуальное, и как Praesens historicum.

В следующем разделе «От грамматики текстов – к моделям времени» намечены как сами модели, так и процесс их смены. Интересно, что Мандельштам прошел весь тот путь к постижению времени, которым исторически шло все человечество: от незнания времени (ранний «Камень») – к ощущению времени как длительности (стихотворения «Айя-София» и «Notre Dame»). И дальше – циклическая модель («вечное возвращение»), см. пример 23; спиралевидная – выход из круга повторов и закономерностей, см. пример 24; историческая (время через события истории, текущее из прошлого в настоящее); и, наконец, линейная. Вот только две иллюстрации: Мандельштам периода символизма и акмеизма – это

(22) «Мне все равно, когда и где существовать!»

(часть строфы из «Адмиралтейства», отброшенной Мандельштамом из-за ее близости к символизму). А в 20-х гг., которыми заканчивается обзор, Мандельштам приходит к пониманию того, что человек привязан к своему времени и не может выйти из него (статья о Блоке «Барсучья нора»). Необходимо отметить, что вне времени Мандельштамом рассматриваются, естественно, вещи. Старый философский вопрос – как быть со Временем, которое мешает познанию вещей – у Мандельштама раз и навсегда получает однозначный ответ: его не нужно замечать. В вещи важны ее постоянные, сущностные характеристики. Но интереснее, пожалуй, другой аспект вневременности. Не только вещи, но и события (культуры и истории) извлекаются из времени. И здесь прослеживается логика поэзии Мандельштама, не похожая на привычную для нас логику: события, свершившись, становятся достоянием всего человечества, а потому легко могут быть изъяты из времени и рассмотрены синхронно, в своей внутренней взаимосвязи. В поэзии Мандельштама возможны даже сюжеты, в которых поэт (Я-субъект) и Батюшков (или Ариосто) становятся современниками.

Полагаем, что анализ грамматики времени поможет развеять сложившийся стереотип – что лирика в большей степени, чем все остальные виды искусства, занята настоящим («сейчас»). Это романтическое и романтизированное представление полностью опровергает поэзия Мандельштама с ее интересом к вечному, вневременному миру и к закономерностям, которые действую в нем. А свежесть восприятия в поэзии Мандельштама чаще всего достигается не настоящими временами, а метафорой.

Временной словарь. В начале раздела рассматриваются несколько типов и моделей времени, создаваемых словами с временной семантикой. Это и те модели времени, которые уже известны нам по грамматическому разделу, и совсем новые. Циклическое время –

(23) «И снова яблоня теряет дикий плод»

— здесь создается наречием «снова», которое вводит идею повтора. Спиралевидное –

(24) «А ведь раньше лучше было,/ И, пожалуй, не сравнишь:/ Как ты прежде шелестила,/ Кровь, как нынче шелестишь»

— здесь создается наречиями «прежде» и «нынче», которые вводят идею сравнения настоящего и прошлого и, соответственно, настоящее – это выход из заданного круга. Историческое время задается словом «век», прозаизмом «летоисчисление», именами выдающихся исторических личностей и т.д. .; линейное – контекстуальными средствами и самим словом «время» в значении «разрушительная сила» (примеры 20-21). Новые модели времени мы условно называем так: «Календарное время» –

(25) «Май. Грозовых туч клочки»

и «Качественное». Последнее задается названиями праздников, будней и словами, передающими период времени, занятый какой-либо деятельностью типа битва, свадьба и др. И в том и в другом случае количество примеров ограничено.

Анализ временного словаря подводит нас к мысли, что поэтический словарь Мандельштама беден временными смыслами. Так, в численном отношении временн`ых номинаций примерно в 2,5 раз меньше, чем пространственных. И это при том, что в поэтических текстах необходимость в пространственных показателях значительно ниже, чем во временных (о трудностях при интерпретации грамматических форм в этой ситуации см. выше). Ведь читатель в большинстве случаев может довообразить, где происходит событие, а вот представить, когда оно происходит, часто бывает затруднительно. Для сравнения: пространственные предлоги, локализующие вещи и события, составляют 813 употреблений, в то время как временные с тем же назначением – 63, т. е. в 12,5 раз меньше. Анализ численности временных локализаторов приводит к выводу, что у Мандельштама в строении предложения явно ослаблен временной компонент. Можно привести еще одно свидетельство

в пользу высказанного предположения: даже и те номинации, которые предназначены для передачи Бытового (считаемого) и Календарного времени, используются Мандельштамом не по назначению: многие временные номинации из разметок времени превращаются в предмет или средство описания, ср.:

(26) «Двенадцать месяцев поют о смертном часе» или «Держу пари, что нынче тридцать первый/ Прекрасный год в черемухах цветет,/ Что возмужали дождевые черви/ И вся Москва на яликах плывет».

Далее предлагается сценарий временного оформления событий, который при количественной малочисленности средств достаточно разнообразен. Этот сценарий включает в себя внешнее время – временную локализованность события, ср.:

(27) «Я рожден в ночь с второго на третье/ Января в девяносто одном/ Ненадежном году»,

хронологию (одно событие на фоне другого), ср.:

(28) «И много прежде, чем я смел родиться,/ Я буквой был, был виноградной строчкой,/ Я книгой был, которая вам снится».

Также рассматривается внутреннее время события – как событие произошло, сколько длилось, его начало, середина, конец (т. е. фазы) и некоторые другие параметры.

Особняком стоит такой раздел, как Психологизированное восприятие времени. Имеются в виду такие случаи: события происходят неожиданно (наречия типа «вдруг»), раньше или позже срока (наречные выражения «еще не»/ «уже не» и др.), ср.:

(29) «Еще далеко мне до патриарха,/ Еще на мне полупочтенный возраст,/ Еще меня ругают за глаза/ На языке трамвайных перебранок».

Интересно, что ненаступившие события получают место в поэтической картине мира наряду со свершившимися, ср.:

(30) «И собирался плыть, и плавал по дуге/ Неначинающихся путешествий».

Психологизированное восприятие времени становится отличительной чертой Мандельштама 1930-х годов в такой же степени, как модели времени – в период с 1912 по 1925 гг.

Теперь ненадолго остановимся на вещах. Вещи оформляются Мандельштамом не во времени, а вне времени. И для этого используется целая группа слов типа вечный, передающая длительность существования, т. е. вечность, которая уже в этом мире уготована соборам, произведениям культуры (пример 4) и земным, человеческим вещам, ср.:

(31) «Но взбитых сливок вечен вкус»; «За вечным за мельничным шумом».

В следующем разделе Поэтическое время рассматриваются временные слова, ставшие традиционно-поэтическими выразительными средствами. Хотя в количественном отношении идиолект Мандельштама лишь немного уступает другим идиолектам, все же в передаче единиц времени (день-2 (=день-1 и ночь), час, век, год и др.), а также суточного (день-1, ночь) и годового (зима, весна, лето, осень) времени просматривается все та же тенденция: изъять временные номинации из физического, реального времени и вписать их в свою космологию. С названиями суточного и годового времени это сделать легко, поскольку они могут передавать не только «чистое» время, но и время-пространство. В последнем случае они могут быть использованы даже и для создания живописных эффектов, ср.:

(32) «Как мертвый шершень возле сот/ День пестрый выметен с позором,/ И ночь-коршунница несет/ Горячий мел и грифель кормит».

Завершает главу анализ метафор времени. Это метафоры: время как разрушительная сила (см. примеры 20)/ река, все уносящая; время, идентичное пространству, ср.:

(33) «Время вспахано плугом»;

время в терминах движения (см. примеры 19, 21) и др.

Сопоставление пространства и времени в одной работе оказывается исключительно продуктивным, т. к. позволяет увидеть основные черты мироздания Мандельштама. Итак, в космогоническом сценарии творения мира в поэзии Мандельштама земля дает материю (пример 6), пространство придает форму и расставляет вещи по своим местам (примеры 12, 13); самым зловещим оказывается время, которое выступает как разрушительная сила (примеры 20). Кроме того, пространство дает человеку свободу передвижения, а время, напротив, связано с идеей несвободы: человек привязан к своему времени и не может выйти из него. Сопоставление пространства и времени позволяет сделать еще одно интересное наблюдение. Поэтику Мандельштама нередко называют «поэтикой опущенных звеньев». Проведенное исследование показывает, что звенья в повествовании опускаются не за счет пространства, а за счет времени. На пространстве же Мандельштам не только не «экономит», но всячески стремится передать его во всех деталях.

В Заключении делается попытка рассмотреть пространство и время Мандельштама на фоне его поэтики, семантической по своему характеру (или, что то же, поэтики имени). Для поэтики такого рода, с выделенной вещностью (в широком смысле), пространство (пространственность) является как раз необходимой характеристикой, поскольку это оно предоставляет вещам форму, размеры, протяженность, не говоря уже о месте и движении. Время же в этой поэтике является избыточной характеристикой. Как известно, вещь во времени, постоянно меняющаяся, не может быть определена и охарактеризована. Эти идеи развиваются в Приложении 1.

По теме диссертации опубликованы статьи:

1. Пространство и время в поэтическом языке О. Мандельштама// Известия АН, серия литературы и языка. n 4. 1996, стр. 29–41.

2. Поэтический мир Осипа Мандельштама: вещи в пространстве и во времени// Категоризация мира: пространство и время. Материалы научной конференции. М., МГУ, 1997, стр. 196–197.