В докладе был представлен анализ романа С. Соколова «Школа для дураков» с позиций концепции коммуникативной грамматики, соединяющей системно-языковое описание и анализ текста. Роман «Школа для дураков», как считает докладчица, интересен для грамматического анализа прежде всего типом повествования – многоголосым перволичным нарративом: текст представляет собой воспроизведение устной речи  героя (ученика такого-то) с немногими вкраплениями письменных текстов (пересказанных документов и «рассказов, написанных на веранде»).  В перволичном нарративе  особую   значимость  приобретают эгоцентрические элементы языка,  и прежде всего, местоимения.

 
Местоимение является объектом нескольких лингвистических дисциплин: в лексической семантике местоимения – предмет теории референции, в нарратологии местоимение связано с типом повествования и проблемой точки зрения, в синтаксисе текста местоимение рассматривается как одно из средств связности. В поэтике местоимение интересно прежде всего для анализа стихотворных текстов, в которых наиболее ярко проявляется эгоцентрическая сущность местоименной лексики. Грамматический анализ прозаического текста показывает, что местоимения имеют непосредственное отношение к категории образа автора и субъектной организации текста.

 
По мнению Н.К.Онипенко, сложная нарративная техника, используемая С. Соколовым, проявляется в особенностях функционирования  личных, указательных и пролокутивных местоимений.

 
Повествовательным «двигателем» в романе С. Соколова оказывается диалог двух Я главного героя (герой страдает раздвоением личности), каждое Я превращается в Ты, когда становится адресатом речи. Два Я могут соединяться в МЫ или в ТЫ обобщенно-личное. Кроме того, к двум повествовательным голосам добавляется третий – автор, беседующий с Учеником таким-то. Этого автора можно считать третьей «личностью» главного героя: Ученик такой-то не просто рассказывает о своих школьных годах, он рассказывает для книги, которую пишет воображаемый автор и в которой Ученик такой-то становится предметом литературного внимания.   Такая нарративная техника создает ситуации референциального конфликта – контексты, в которых читатель не всегда легко понимает, кому принадлежит Я или сколько референтов скрывается за местоимениями МЫ и НАШ. См. пример: Судя по всему, повествование наше близится к концу и; время решать, какое заглавие мы поставим на обложке. Дорогой автор, я назвал бы вашу книгу ШКОЛА ДЛЯ ДУРАКОВ; знаете, есть Школа игры на фортепьяно, Школа игры на барракуде, а у вас пусть будет ШКОЛА ДЛЯ ДУРАКОВ, тем более, что книга не только про меня или про н е г о, д р у г о г о, а про всех нас, вместе взятых, учеников и учителей, не так ли? Вначале кажется, что притяжательное местоимение наше принадлежит автору, но потом мы понимаем, что оно соединяет автора и одного из двух Я Ученика такого-то, а дальше наше повествование превращается в вашу книгу.

 
Функции местоименных слов рассматривались в связи со следующими проблемами: референциальная неоднозначность местоимений, нетривиальные переходы от 1-го лица ед. числа к 2-му и 3-му; связь определенных разрядов местоимений с устной или письменной формой речи, а также с типами номинации героев (использование  пролокутивных местоимений),  приобретением особых значений  местоименными наречиями с локативной семантикой.

 
Раздвоение личности героя выражается местоимениями: Да, нет, отвечал я д р у г о м у себе (хотя доктор Заузе пытался доказать мне, будто никакого д р у г о г о меня не существует, я не склонен доверять его ни на чем не основанным утверждениям). При этом оказывается возможным сочетание другому себе.

 
Для рассказчика характерен детский взгляд на неодушевленные предметы, поэтому местоимения 3-го лица могут использоваться нетривиально (аномально): Когда  мы открывали  им  духовки,  дверки  духовок,  они  ужасно  скрипели. А зачем мы открывали дверки,  зачем?  Мне  странно,  что  ты  не  понимаешь  этого. (им   –  означает «кухонным плитам», которые были свалены во дворе;  стандартно Дат.п. обозначает одушевл. объект – поднимите мне веки).

 
Референциальная неоднозначность характерна для контекстов с местоимением ТЫ (для которого возможно соединение  определенно-личного и обобщенно-личного значений) и местоимением МЫ (НАШ), которое может относиться только к двум Я ученика такого-то,  ко всем учением школы, может включать родителей или не включать. См. пример:

 
Нет я очевидно оговорился, я хотел сказать, что он ходил босиком на даче, но, может быть, он не надевал обуви и в городе, когда шел на работу, а мы и не замечали.А может и замечали, но это не слишком бросалось в глаза. Да, <…> я вспоминаю, не слишком. Но как бы там ни было в школьные сезоны, ты определенно знаешь, что уж летом-то Норвегов ходил без обуви. Вот именно. Как  заметил  однажды  наш отец,  лежа  в гамаке с газетой в руках, на кой хрен сдалась Павлу обувь, да еще в такую жару! …. Бедняга географ, наш отец не испытывал к нему ни малейшего уважения, вот что значит  не  носить  обуви.  Правда,  к  тому времени, когда мы встретились с Норвеговым на платформе, ему, Павлу Петровичу, было, по всей видимости,  уже безразлично,  уважает  его наш отец или не уважает, поскольку к тому времени его, нашего наставника, не существовало, он умер весной такого-то,  то  есть за два с лишним года до нашей с ним встречи на этой самой платформе. Вот я и говорю, у нас что-то не так со временем, давай разберемся.

 
Первое МЫ может быть отнесено к двум Я главного героя (в диалог которых встроен этот фрагмент), ко всем ученикам школы, ко всем жителям поселка.  ТЫ читается не конкретно-лично, а обобщенно и включает в свою семантику оба Я ученика такого-то. Второе МЫ также двузначно: МЫ ученика такого-то (его два Я), или Я и Норвегов, или МЫ и Норвегов. Местоимение НАШ при слове отец относится к двум Я героя, при слове наставник читается двузначно: применительно только к двум Я героя или  применительно ко всем ученикам школы. Форма у нас  понимается также по-разному: как синоним «у нас с тобой» или как «в этом мире».

 
Для речи рассказчиков С. Соколова возможны нетривиальные переходы от одного лица к другому: Я распахиваю калитку и бегу, но бабочка замечает меня раньше… По колено в снегу бегу я за ней, скорбно, стараясь не глядеть на фотографии те, кого нет…. Сумерки спускаются из глубины неба. Бабочка, мелькавшая иногда тут и там, совсем пропадает, и ты остаешься один посреди кладбища. – до последнего союза И в контексте актуального времени репродуктивного регистра употребляется местоимение Я, после союза – местоимение ТЫ в обобщенно-личном значении, которое  переключает и время, – оно превращается в потенциально-актуальное, в такое, которое может повторяться. См. также пример перехода от 1-го лица к кореферентному 3-му:  Утро, которое мы. никогда не забудем, потому что  –  ну,  вам-то  не  нужно объяснять, почему именно: позволительно ли для ученого забывать миг вкушения славы! Одно из утр...

 
Ученик  такой-то, разрешите мне, автору, перебить вас и рассказать, как я представляю себе момент получения вами долгожданного письма из академии, у меня, как  и  у  вас,  неплохая  фантазия,  я  думаю,  что  смогу.  Конечно, рассказывайте, – говорит он. Диалог Ученика такого-то с профессором Акатовым  (диалог героя с героем) прерывается автором и переходит в диалог автора с героем. При этом герой из зоны 1-го лица переходит в зону 2-го лица, а потом оказывается в зоне 3-го лица.

 
В романе С. Соколова дейктические показатели могут прикрепляться к определенным локусам. Так, в тексте есть два там и  два туда: обычное и графически выделенное; второе указывает на особо значимые локусы (при первичном дейксисе), а при невозможности дейктической и анафорической интерпретаций обозначает единственное, определенное место – больницу: я позвоню доктору Заузе, пусть он отвезет тебя снова  т у д а,  потому что ты  надоел  и противен  мне,  кто  ты  такой,  почему  ты  лезешь  ко  мне  с расспросами;  Мама, мама, помоги мне, я сижу здесь, в кабинете Перилло, а он звонит т у д а, доктору Заузе.  Больница может обозначаться местоименно и в позиции субстантивного компонента словосочетания с атрибутивным распространителем: в таком случае вы не можете столь долго держать  нас, мы  требуем скорейшей  выписки  из  вверенного вам  з д е с ь.  

 
Особое внимание в докладе было уделено проколуктивными местоимениям (такой-то, тот-то, столько-то и др.), которые в романе употреблены 82 раза (в тексте объемом чуть более 58 тыс. слов). Самым частотным пролокутивным местоимением является слово такой-то, которое  употреблено 61 раз (для сравнения: по данным НКРЯ, в корпусе художественных текстов А.П. Чехова, объемом 1 028 920 слов,  –  41 употребление слова такой-то).  Это местоимение является заместителем фамилий (Начальник такой-то, такого-то современного классика), употребляется вместо числительных в датах (такого-то числа, такого-то года до н. э), вместо цифр при нумеруемых объектах (за такой-то класс; такой-то школы; такой-то номер квартиры, такую-то страницу).  Кроме того,  21 употребление в романе С. Соколова приходится на местоимения и местоименные наречия  так-то, столько-то,  там-то, тогда-то. В истории, рассказанной тремя Я ученика такого-то (если считать, что автор также является плодом фантазии главного героя, его третьим Я), пролокутивные местоимения связаны с конкретно-референтной семантикой и указывают на «пропуски» в памяти рассказчика, т.е. как средство деконкретизации, как «слова-пробелы»: Он  умер  весной  такого-то  в  своем  домике с флюгером;… песок здесь необычайно плотный и я, весящий всего столько-то килограммов, не оставил на нем следов  из-за  своей  легкости.  Такой способ позаимствован «рассказчиком» из устного официально-делового общения, например,  из устных объяснений, как надо заполнять какой-то документ или подписывать мешок для тапочек. Ученик такой-то с помощью пролокутивных местоимений придает своему рассказу черты «книжности» и достоверности.

 
Пролокутивное местоимение такой-то в значении фамилии главного героя интерпретировалось докладчиком в двух аспектах: в связи с литературной традицией и в связи с индивидуально-авторской текстовой стратегией. На фоне литературной традиции (например, «Скучной истории» А.П. Чехова) употребление местоимения такой-то в перволичном нарративе  обнаруживает дистанцию между собственным Я героя и его именем, между человеком внутренним и человеком внешним, их ценностную неравнозначность.  Будучи средством номинации,  местоимение такой-то, как и его синоним имярек, допускает возможность заполнение «пробела» и понимается  как средство взаимодействия внутреннего Я с  другими людьми; фамилия такой-то  в романе С.  Соколова позволяет герою беседовать с доктором, учителями, воображаемой возлюбленной, окружающей его природой. Индивидуально-авторским в использовании местоимения такой-то признается сближение семантики  этого слова с фразеологизмом «пустое место» (в значении «тот, которого не замечают, с которым не разговаривают серьезно, чьи мысли и слова не принимают во внимание»). В своем внутреннем мире Ученик такой-то всегда индивидуален, значим, важен и интересен, но для окружающих он «пустое место», а «Школа для дураков» –  это мир, в котором человеческое Я может стать таким-то, «пустым местом»,  о котором никто не помнит и которого никто не замечает.