Сначала со вступительным словом выступил писатель и переводчик Александр Давыдов. Он выразил надежду, что подобная дискуссия очень актуальна, поскольку многие уже ощутили наступающую смену эпох, зарожденье нового эона. И эта перемена захватит всех: и филологов, и писателей, и читателей. Причем, по его мнению, время сейчас, бифуркационное, так как сейчас мы живем во время перемен не только не предсказанных, но и непредсказуемых. Одновременно миновала и пора относительного и довольно унылого благополучия литературы, а соответственно, и филологии, когда писатель пописывал, читатель неохотно почитывал, филолог задним числом теоретизировал. Литература фактически была задвинута на периферию жизни, а с нею вместе и филология. Некоторые себя утешают тем, что такое положение литературы свидетельствует, что наша страна цивилизуется, поскольку в самых как раз цивилизованных странах литература либо дело сугубо частное, занятие продвинутых интеллектуалов (для своего круга), либо развлеченье для масс, сильно и все больше проигрывающее другим развлечениям. Но, по мнению А. Давыдова, это не может служить утешением. Давыдов считает, что пришло время сделать добросовестную попытку вернуть литературе прежнее достоинство, то есть ей заговорить об истинных проблемах, касающихся каждого. Это ни в коем случае не значит, что писателям необходимо возглавить протестующие толпы или вообще социальный протест, это скорее дело публицистики. Но пришло время литературе обратиться (вернуться) к краеугольным проблемам бытия. Это не значит, что она тут же завоюет читателя, но она станет объективно существенной, вернет личное достоинство, будет честна перед самой собой. Что ж касается читателя, то важно качество, а не количество.

В свете всего сказанного докладчик выразил мнение, что настало время серьезно обсудить и писателям, и филологом состояние и перспективы современной литературы. Это будет взаимно полезно и тем и другим. Свойство филологии (никому не в обиду), заметил докладчик, все констатировать постфактум, часто не замечая существенные явления литературы текущего дня. Но такая проекция как бы «сбивает прицел» и относительно прошедших явлений, так как не ухватывается вектор развития, то есть искажается не только перспектива, но и ретроспектива (к примеру, Иейтс говорил, что явление крупного писателя меняет литературную иерархию целиком). Он призвал филологов идти в ногу с литературным процессом. Тем более парадоксально, что, разумеется, никакой пропасти между писателями и филологами нет: у большинства писателей филологическое образование, да и многие занимаются одновременно и литературой, и филологией, даже и в академическом формате.

А. Давыдов в заключение сказал, что если опыт окажется удачным, а диалог — возможным и продуктивным, то дискуссия продлится. Тогда будет расширен круг участников. Затем он объявил, что в качестве главных дискутантов на сегодняшнем заседании выступят Андрей Тавров, один из инициаторов этой дискуссии, взгляды которого близки к тем, что высказал сам Давыдов (не значит, что целиком совпадает), и Дмитрий Кузьмин, который находится непосредственно в контексте литературы сегодняшнего дня.

Слово взял А. Тавров, поэт, прозаик, журналист, один из учредителей литературного направления «Новый Метафизис». В его поэзии пересекаются современность и античность. Причем античность у Таврова не просто пересекает сегодняшний день, но требует от персонажа и автора не прохождения сквозь них, а проживания — мгновенного и постоянного. В сущности, с этих позиций А. Тавров и строил свое выступление на семинаре. Он сказал, что слова, стремящиеся выразить невыразимое (несловесное), перестают быть собственно «словами», скорее, они становятся осколками живого организма. Поэт считает, что несловесная составляющая в поэзии сильнее словесной. Поэтому слово поэзии в принципе невозможно. Слово поэзии – невозможное слово. А автор такого слова становится невозможен также, становится иномирен, становится чужаком. Поэтому слово, высказанное поэтом, может калечить самого автора (примеры: слепой Гомер, увечный Сервантес, Мильтон, Камоэнс, Рембо, Маяковский и Есенин, кончившие самоубийством), поскольку его тело не выносит невозможного. В обществе равных возможностей невозможное слово не может быть принято – его присутствие скандал, поэтому его лучше не замечать.

По мнению А. Таврова, филология исследует возможные слова поэзии. Но нельзя исследовать невозможное с помощью возможного. Это, как сказала М. Цветаева, «безмерность в мире мер». Невозможное слово можно различить лишь с помощью неслова – мелодии, иероглифического рисунка, ритма, пластики стихотворения. Невозможное слово одновременно и есть, и нет —как материя внутри атома, которая скорее потенциальна, чем актуальна.

Ядро поэзии, по его мнению, безумная песенка Офелии – это и скандал, и музыка, и безумие, и преступление, это мета-интеллект, находящийся среди несловесной природы слов. НЕсловарной их природы.

Тавров далее высказал мысль, что поэзия «идеального стихотворения» всегда травматична, но и одновременно целебна, терапевтична. Она терапевтична, потому что осуществляет прорыв в новые слои энергии Жизни, открывает «окно» к Жизни и бытию. Она обладает инициирующей природой и приходит оттуда же, откуда приходят Ангелы Рильке, о которых он говорил, что такие ангелы – страшны. В России Пушкин это выразил раньше в образе своего шестикрылатого серафима – он и ужасен, и травматичен, и терапевтичен. Таким образом, травматичность уже сокрыта в «прекрасном», а само прекрасное несет в себе и травму, и исцеление. «Прекрасное – та мера ужасного, которую человек сумел принять» (Р.-М. Рильке).

Стихотворение, которое и есть и нет, по мнению Таврова, – не может быть адаптировано наукой. Поэтому наука всегда займется той его частью, которая есть. И тем самым подменит предмет исследования.

Затем слово взял Д. Кузьмин, который переключился на лингвистический и социальный аспекты существования поэзии. Он сказал, что находится в растерянности, поскольку А. Тавров высказал свое представление о философии поэзии, исходя из основ собственной индивидуальной поэтики. С этой точки зрения, по его мнению, очень трудно вступать в диалог, поскольку выступление Таврова было по своей сути монологично. Д. Кузьмин далее отметил, что он с позиции издателя, главного редактора журнала «Воздух», опубликовавшего стихотворения А. Таврова, отдает должное его поэтике и заложенной в ней метафизике, но не может не понимать, что существуют и другие яркие поэтические системы, которые должны быть представлены в журнале. В то же время Д. Кузьмин ощущает себя и филологом, исследователем литературного текста. И ему очень странно, что его ассоциируют с понятием «постмодернизм». По мнению Кузьмина, «постмодернизм» — это не направление, а культурная ситуация, в которой мы все сегодня живем. Постмодернизм подразумевает снятие иерархии ценностей и авторитетов, что означает, что каждый из авторов может претендовать на равноправие своей поэтической системы с другими. Однако это не означает, по мнению оратора, что можно приравнять глупца и гения и уравнять все со всем. Но это означает, что искусство ничего никому не должно. Поэтому высказанная Тавровым позиция, чем «должно» являться «идеальное стихотворение», очень спорно. Тавров наделяет «идеальное стихотворение» признаками травмы и терапии, но эти же признаки могут быть применены и к музыке, и бытию в целом.

По мнению Д. Кузьмина, все же нельзя говорить о поэзии вне слова, поскольку несловесная составляющая поэзии дается нам тоже только через слово. Причем не через словарное его толкование, а через «колеблющиеся признаки», которые выделял Ю.Н. Тынянов. Из разных способов сочинять стихи все же наиболее предпочтителен тот, который рождает новый специфичный тип речи. Можно зарифмовать и рекламный текст, и меню, и проповедь, можно написать их в столбик, что, по определению М.Л. Гаспарова, автоматически превратит эти тексты в стихи. Однако, по Тынянову, здесь не будет той глубокой «словесной работы», той «деформации семантики ритмом», которая присуща настоящему стиху.

Доступна и постижима ли поэзия? Если она непостижима, как считает, Тавров, то непонятно, зачем мы все здесь собрались. На Западе поэзия и университетская наука очень сближены, потому что университетские круги — главная референтная группа для поэтических изданий. Наши университетские ученые, по мнению Кузьмина, бегут от инноваций в поэзии. Это означает, что одна из главных составляющих поэзии — ее социологическая составляющая. Кузьмин напомнил, что много лет назад Б. Сарнов и М. Гаспаров вели спор о применении статистических методов в поэзии, и, в частности, Сарнов сказал, что такие методы не учитывают качественного уровня поэзии. Как мы знаем, в эпоху постмодернизма в литературном процессе представлены разные направления поэзии, и каждое из них имеет свои институции (журналы, премии). Так что же мы должны считать, чтобы иметь представление о «среднем уровне» современной поэзии? Какая выборка будет представительной? Единственным помощником, считает Кузмин, тут могут быть знания, почерпнутые из социологии. Потому что филология должна заниматься не только анализом уровней поэтического текста, но и работать на осмысление социального контекста.

После выступления второго докладчика разгорелась оживленная дискуссия, в которой приняли участие О. Северская, В. Аристов, М. Вяткин, И. Сироткина, Н. Фатеева и др. В заключение все собравшиеся выразили желание искать форматы для новых встреч филологов и литераторов.

Доклады, прочитанные на семинаре, представлены также в форме видео на сайте http://russgulliver.livejournal.com/